Православная поэзия.
Стихи иеромонаха
Василия (Рослякова)
1. Светлой памяти Оптинского иеромонаха Василия, иноков Трофима и Феропонта убиенных на Пасху 1993 года (5/18 апреля).
2. Я сказал, буду верен словам до конца
3. Что же мы сделали Боже не так…
4. Пришлые, Боже, в наследье вошли…
5. Мы слышали сами от дедов своих…
6. Содрогнулось вчера было сердце мое…
7. Ты испытал меня, Боже, и знаешь…
8. Как лань припадает сухими губами…
9. Спаси меня, Господи ныне…
10. О Боже, Ты выслушай вопли мои…
11. Сколько б мир я не пел и не славил…
12. Научи меня Боже, ушедшие годы считать…
13. О Господи, доколе будешь Ты…
14. Опомнись мир от дьявольского плена…
15. Речь былинная<
16. Еще вчера я видел вас…
17. РОССИЯ
18. МОЙ БОГ – ЛЮБОВЬ МОЯ…
19. ТЫ ТВЕРДИШЬ – БОГА НЕТ…
20. СВЯТАЯ РУСЬ
21. БОЖЕ, СПАСИ МОЮ РОДИНУ МИЛУЮ…
II. КРАТКОЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ИЕРОМОНАХА ВАСИЛИЯ (РОСЛЯКОВА)
1. Монах и пастырь
2. ПАСХА БЕЗ КОНЦА
3. Даждь кровь и приими Дух.
4. Выписки из дневника иеромонаха Василия
Светлой памяти Оптинского иеромонаха Василия, иноков Трофима и Феропонта убиенных на Пасху 1993 года (5/18 апреля).
Плыл над землей пасхальный звон
Как избавление от страхов,
И вдруг раздался тихий стон -
Клинком пронзенных двух монахов.
Спешивший к ним на помощь брат
Убит ударом той же стали.
Теперь они у Царских Врат
Пред Господом своим предстали.
Какой безжалостной руке
Дано расправиться над ними
Кто три шестерки на клинке
И дьявольское вывел имя.
И соблазненный сатаной
Не ведал в ослепленьи диком,
Что тоже со своей виной
Он встанет пред Господним Ликом.
Что за его душой всегда
Кровавому тянуться следу,
Ведь сатанистам никогда
Не одержать в борьбе победу.
Как не стремятся силы зла
Свернуть людей с дороги к Богу
Вновь зазвучат колокола,
Другой звонарь забьет во славу Богу.
Пусть будет битва нелегка,
А речи сатаны лукавы
Но нам победу на века
Несет Христос в сияньи славы.
Плыл над землей пасхальный звон...
Плыл над землей пасхальный звон...
Плыл над землей пасхальный звон...
Звени звонарь! Звени звонарь! Звени звонарь!
Стихи Иеромонаха Василия
+ + +
Я сказал, буду верен словам до конца
Посмотрю за своим непутевым житьем.
И невольно прибавил на все что слегка
Отвечать стану я молчаливым кивком.
Я немым оказался на людной земле,
Безсловесно смотрел на распятье Добра
И раздумья одни воцарились в душе
И безумная скорбь одолена меня.
Запылало отчаяньем сердце мое
Загорелися мысли незримым огнем
И тогда в поднебесье я поднял лицо
Говорить начиная другим языком:
Подскажи мне, Владыка, кончину мою,
Приоткрой и число уготованных дней,
Может я устрашусь оттого что живу,
И никто не осилит боязни моей.
Приоткрой и потом от меня отойди,
Чтобы в скорби земной возмужала душа,
Чтобы я укрепился на Крестном пути,
Прежде чем отойду и не будет меня.
+ + +
Что же мы сделали Боже не так,
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду.
Вспомни заслугу нам прежних князей
В чине монашеском принявших смерть.
Вспомни сияние Русских Церквей,
Что оглашали по праздникам твердь.
И вместе с нами пройдись по земле
С нами развалины наши оплачь,
Видишь - отметины пуль на стене,
Камень замшелый от крови горяч.
Слышишь как зычно вопит воронье?
Рядом с могилами наших Святых,
Как разбивают Распятье Твое
Каменных знаков наставив своих.
Мы затвердили навечно урок
С гидрой ужасной и правым мечем
Слишком кроваво он землю иссек
Слишком отчаянной слышался стон.
Разом хотелось им все разнести,
Чтоб воцарились лишь пепел и страх.
И опустели тогда Алтари
И запылали иконы в кострах.
Боже, знамений не видит никто,
Нет и пророка, чтоб душам прозреть,
С нами не стало почти никого,
Кто бы сказал: ”Долго ль это терпеть?”
Боже, Вселенную Ты утвердил,
Солнце поставил в знамение нам,
Вспомни, кто Имя Твое поносил,
Кто наших братьев душил по углам.
Что же мы сделали Боже не так?
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду...
+ + +
Пришлые, Боже, в наследье вошли,
В Святилища как в кладовые вступили,
И город великий, столицу земли,
В хранилище снеди людской обратили.
На век ублажили они воронье,
Кормя его в волю глазами людскими
И было довольно земное зверье
Питаясь по норам телами святыми.
И так полюбилась им наша земля,
Что воду они перепутали с кровью
И долгое время горчило слегка
Зерно напоенное этой любовью.
Мы стали посмешищем мира всего,
Молчим, а глаза свои в сторону прячем,
Но сколько же, Господи, сердце Твое,
Еще не услышит сыновьего плача?
Сколько еще отплатить мы должны
В счет прегрешений хмельного отцовства,
Мы уж и так, как пригоршня золы,
Ветром которая в поле несется.
Что б не твердили нам, где же наш Бог?
Сам отомсти этим скраденным пришлым,
Только б увидеть униженный мог,
Только б сумел погребенный услышать.
Пусть содрогнется пред Господом твердь,
От всех воздыханий прошедших безвестно,
Тогда может нас, обреченных на смерть,
Спасешь Ты невидимо Духом чудесным.
+ + +
Мы слышали сами от дедов своих,
А кто и писанья в наследство оставил,
О ратных делах, о молитвах святых,
Которыми Бог нашу землю прославил.
Какие свершил Он тогда чудеса,
Каких сыновей окрестил богатырских,
Чего только стоят послушника два,
Возросшие на сухарях монастырских.
Полки басурманские Бог истребил,
Вознес над дубравами наши знамена,
Хвалу каждый воин тогда возносил,
Целуя края почерневшей иконы.
Он видел, что землю не силой обрел,
Не крепкой дружиной, а промыслом тайным,
Затем и с молитвой в сражения шел,
Храня под рубахою Крест Православный.
А разве когда латиняне пришли,
И деды псалтырь по земли уж читали,
К чудесной иконе не шли ль мужики?
И там под хоругвии с мечем не вставали?
Хотим или нет, но величит нас Бог,
И я не на меч уповаю в сраженьи,
В речах - не на мудрость, какую сберег,
А только на крестное наше знаменье.
Похвалимся Господом всякому дню,
Прославим Его и во всякие ночи,
Он хлеб подавал нам без меры к столу,
И даже порою запивкою прочей.
Но ныне Ты нас посрамил до конца,
Зачем Ты не ходишь с оружием нашим?
Позора и бед мы вкусили сполна,
Запив это все панибратскою чашей.
Ты сделал нас притчей во всех языках
Позор наш во всякие дни предо мною,
И каждую ночь он стучится в висках,
И по дому крадется тенью слепою.
Все это нагрянуло бурей на нас,
И мы потерялись в земном бездорожье,
Нам души б забила б дорожная грязь,
Когда бы в них не было памяти Божьей.
Когда бы забыли мы Имя Твое,
И рукоплескали кому-то другому,
То разве б мы вышли из ада сего,
С любовью такою же к роду людскому?
Но нас ненавидят за Имя Христа,
Скрепляют ругательства высшей печатью,
И входят со смехом в святые дома,
Молящихся там находя для распятья.
За что нам такая жестокая месть?
За что нам такие великие плачи?
Не уж то врагам нашим нечего есть,
И мы от них хлеб по запазухам прячем?
О Господи, прежние дни помяни,
Воздай нам за скорби Святой благодатью,
Тогда мы поднимем знамена свои,
С двуглавым орлом и Христовым Распятьем.
+ + +
Содрогнулось вчера было сердце мое,
И во всем разуверилась было душа,
Я увидел безпечных лихое житье,
И опять позавидовал им за глаза.
Никогда не тревожат их скорби и плачь,
Им до смерти величие, дерзость даны,
Веселит их собрания яркий кумач,
Когда людям полшага еще до беды.
Откровенно, без страха лукавят всегда,
Затаенные помыслы пряча свои,
А когда издеваться начнут с высока,
То слова их подобны фонтану воды.
К небесам подниматься бы этой струе,
И сверкая на солнце и радуя глаз,
Но она припадает к могучей земле,
И разводит по всюду болотную грязь.
И народ возмутив по лесам родники,
Эту воду в мертвящую жадностью пьет,
Говорят, как несведуще были отцы
Уверяя, что Бог нам безсмертье дает.
И вот эту лукавые раставщики,
Благоденствия ставят превыше всего,
Так напрасно я что ли учился любви?
Очищая от мерзости сердце свое.
Так напрасно ль я что ли по долгим ночам,
Наизнанку судьбу выворачивал всю?
И себя же витал по горячим щекам,
И от совести прятался в темном углу.
Я бы стал перед прошлым земли виноват,
Если б так рассуждая сварливость обрел,
И не мог ничего я на свете понять,
И скитаясь по случаю в Церковь вошел.
Я увидел, о Боже, конец этой лжи,
Я воспел на коленях величье Твое,
Так пускай погадают о судьбах земли
Все равно Ты однажды осудишь ее...
+ + +
Ты испытал меня, Боже, и знаешь,
Ведаешь все недоступное мне,
Часто наверно сомненья прощаешь,
Видно которое только Тебе.
Пусть я шатаюсь по свету тревожно,
Пусть укрываюсь в домашнем углу,
Ты обнимаешь меня словно воздух,
Руку в скорбях предлагая свою.
Знаю, когда мной слагаются песни,
Нет еще слова на чистом листе,
Ты его видишь прозреньем чудесным
В сердце влагая настойчиво мне.
Сколько я рылся на кладбищах книжных,
Сколько я дум передумал в себе,
Всех не сумев вдохновением постигнуть,
В церковь пошел помолиться Тебе.
Дивно мне. Разум небесного свода,
Дивно свеченье далекой звезды,
Видел я край совершенства земного,
Слово же Божье обширней земли.
Где от души мне своей затаиться?
Где не настигнут раздумья меня?
Я по Вселенной промчался как птица,
Места такого не знает она.
Если скажу, может тьма меня скроет,
Будет мне ночь неприступной стеной,
Сердце тот час заскулит и завоет,
Ночь освещая тоскою грудной.
Дивно я создан Божественным Словом,
Будто бы соткан из ткани земли,
С замысловатым телесным узором,
С тайным до времени светом внутри.
Боже, меня испытай и поведай,
Что притаилось за словом моим,
С книгой тогда я оставлю беседы,
Духом начну обучаться Святым.
Ты испытал меня, Боже, и знаешь...
+ + +
Как лань припадает сухими губами
В полуденный жар к голубому ключу,
Так я в Воскресенье стою перед Храмом
И словно от жажды поклоны кладу.
Душу иссушит людское неверье,
Слезы и кровь предлагая в питье,
Как же не встать пред Церковною дверью,
Трижды крестом осеняя лицо.
Как не припасть к почерневшей иконе,
Если уж хлебом не сделался плачь,
Если при случае каждый уронит:
“Где же твой Бог, если ты не богач?”
Что же меня безпокоит былое,
Грустью глаза пеленяя мои,
Что ж про себя повторяю запоем
Эти безстрастно сухие псалмы?
Просто я душу свою изливаю,
Слезы мешая со словом простым,
Так водопады в горах призывают
Бездну откликнуться эхом слоим.
Как лань припадает сухими губами
В полуденный жар к голубому ключу,
Так я в Воскресенье стою перед Храмом
И словно от жажды поклоны кладу.
+ + +
Ибо верный и тот оскудел,
Ибо истинный пусть ко святыне
Умалился от важности дел.
Каждый лжет в суете по привычке,
Даже ближним своим и родным,
И хвалу воздает для приличья,
Когда сердце наполнено злым.
Истребив все лукавые речи
И источники лести Господь,
С корнем вырвет язык человечий,
Что красиво в погибель ведет.
Истребив утверждающих ныне:
“Мы велики, уста ведь при нас!
Мы весь мир языком пересилим,
Кто же Бог нам в сегодняшний час?”
Ради бед, нищеты, воздыханий,
Я восстану, Господь говорит,
И поставлю в дали от страданий
Сохранивших смиренье и стыд.
От небес откровения чисты,
Как в горниле литое сребро,
В горни его очищал седмирицей
И отстала земля от него.
В круг меня нечестивые ходят,
Так оно и бывает когда,
Все ничтожные рода людского,
Превозвысились силой греха.
Спаси меня, Господи ныне,
Ибо верный и тот оскудел,
Ибо истинный пусть ко святыне
Умалился от важности дел...
+ + +
О Боже, Ты выслушай вопли мои,
Их больше не слышал никто,
Молитве моей стихотворной внемли,
Коль мне вдохновенье дано.
От самого дна океанских глубин,
Из пропасти самой ночной
Где эха уж нет и живу я один,
Взываю я рифмой простой.
Когда разгорюется сердце мое,
Воздвигни меня на скалу,
На гору, на камни, на что то еще,
Куда мне не влезть самому.
С Тобой становлюсь я как тот исполин,
Что держит все небо плечом,
С Тобой я взлетаю орлом молодым,
Туман рассекая крылом.
Услышал Ты, Боже, обеты мои,
И мне возвестил в тишине,
Что дал мне в наследие петь о любви,
О грустной моей стороне.
И Ты приложи удивительным дням
Еще удивительней дни,
И слишком короткие жизни певца,
Хотя б после смерти продли.
И я буду Имени петь Твоему,
Пока на земле моя тень,
И буду тянуться губами к Кресту,
В Воскресный и в Праздничный день.
О Боже, Ты выслушай вопли мои,
Их больше не слышал никто,
Молитве моей стихотворной внемли,
Коль мне вдохновенье дано.
И я буду Имени петь Твоему,
Пока на земле моя тень,
И буду тянуться губами к Кресту,
В Воскресный и в Праздничный день.
+ + +
Сколько б мир я не пел и не славил,
Если что, он забудет меня,
Потому, против нынешних правил,
Уповаю на Господа я.
И на что мне в делах опереться,
Коль все будет пепел и прах,
А безсмертье живет по соседству,
В неуклюжих Библейских Словах.
Утвердиться на чем вдохновенью,
Неустройство кругом и разбой,
Лишь на время церковное пенье
Мне дарует блаженный покой.
Что ж братишки, лукавым законом
Вы насели на плечи мои?
И наводите с милым поклоном
Мои мысли в омут тоски.
Хотя всякий, поэт недотрога,
И с ним сладить до смеха легко,
Но пока, не оставлен я Богом -
Устою против мира сего.
И народ просить неустану,
Очищать от лукавства сердца,
И чтоб было меж нас без обмана,
Начинать обещаю с себя.
Бог сказал, и услышал я дважды,
Что для каждого суд по делам,
Когда умер отец, и однажды,
Когда к смерти готовился сам.
Сколько б мир я не пел и не славил,
Если что, он забудет меня,
Потому, против нынешних правил,
Уповаю на Господа я...
+ + +
Научи меня Боже, ушедшие годы считать,
Может стану тогда я хотя бы немного умней,
А то буду до смерть унылые песни слагать:
О земле, о любви, о судьбе безприютной своей.
Мне мечталось по жизни пройти с безпокойной горящей душой,
Освещая пути, зажигая умы и сердца,
Но душа обгорая рассыпалась теплой золой,
И былое куда-то исчезло как дым от костра.
Пощади меня, Господи мой, ибо время прошло,
Ибо даже лукавые стали грехи вспоминать,
Воздыхают о прошлом, развалины ценят его,
Научи меня Боже, ушедшие годы считать.
+ + +
Все забывать меня и забывать,
Но сколько же еще глаза Твои,
Не будут моим взглядам отвечать?
Но сколько утешать себя могу,
Коль сердце плачет день и плачет ночь,
И сколько буду клясть свою судьбу,
Когда не в силах сам себе помочь.
Ты Господи, хоть раз взгляни сюда,
Услыши хоть обрывки слов моих,
Осмысли, растолкуй мне бытия,
Пока я сном последним не затих.
Пока не намекнули мне друзья,
Что сломлен я и выбился из сил
Пока не поклонилась голова,
Тем кто меня когда-то не взлюбил.
Я ж уповаю к милости и жду,
Пролей ее живительным дождем,
Тогда я о любви Твоей спою,
Как я пою об Имени Твоем.
О Господи, доколе будешь Ты,
Все забывать меня и забывать,
Но сколько же еще глаза Твои,
Не будут моим взглядам отвечать?
Тогда я о любви Твоей спою,
Как я пою об Имени Твоем...
+ + +
Опомнись мир от дьявольского плена,
Освободись пока не пробил час,
Еще горит светило Вифлеема
В душе и сердце каждого из нас.
Еще идут к нему волхвы с востока
Тропою древних обветшалых плит,
Еще глядят воздетые высока
На них громады древних пирамид.
И нет пространства двух тысячелетий,
Как будто время в бездну унесло
В одно мгновенье целый сонм столетий
Искавших и не принявших Его.
Он принял всех и всех простил, но рано
Заря зажглась огнем кровавых слез
Когда в ветхозаветный день Ниссана
Он тяжесть мира на себе понес.
Едва ступая с ношей непосильной
Под синим равнодушием небес,
Он Всемогущий, Мудрый и Всесильный
Вознес над миром Свой Голгофский Крест.
И небеса расторглись и померкли,
Завеса в Храме разодралась в миг
Когда Господь в истоме, муке смертной,
К Отцу душой безсмертною приник.
Восстань земля от дьявольского плена
Пока в земной не превратилась прах,
Последний раз светило Вифлиема
Перед тобой сияет в небесах...
Вы послушайте-ка люди Православные
Речь мою былинную гуслярскую.
Преклоните головы могучие
Да постойте с думой. Думой долгою.
И простому люду и бояринам,
И князьям и Божиим служителям,
Расскажу я вам притчами издревности
Помяну о прежнем малой присказкой.
Лишь уста бывает учат мудрости
И порой лишь сердце нам советует
Потому напевами забытыми
Думы свои ведаю глубокие.
А внучатам нашим, новой поросли,
Продолжению рода христианскаго,
О делах и заповедях Божиих,
О чудесных Храмах, о всех праотцах.
Наскажу под гусельки с три короба,
Чтобы предали когда вырастут,
И своим плаксивым непослушникам
Пересказали строго настрого.
Ограждать себя святой молитвою,
Да не забывать заветов дедовских,
И не быть как племя басурманское,
Что с душой греховной и мятежною.
Сердцем непокойным и неверным,
Хвастая делами сатанинскими.
+ + +
Еще вчера вел с вами речи,
И вдруг настал мой смертный час,
И прекратил былые встречи.
Прийди ж добрые мои,
Меня почтите пред прощаньем,
Последним знаменьем любви,
Последним братским целованьем.
Уже я с вами не сойдусь,
Не перемолвлю больше слова,
На суд ко Господу стремлюсь,
Где нет пристрастия земного.
Там и слуга и властелин,
Богач и нищий, царь и воин,
Там все равны, там суд один,
И каждый ждет чего достоин.
Дела , дела одни тогда,
Нам участь вечную устроят,
Или прославят навсегда,
Или стыдом навек покроют...
Еще вчера я видел вас,
Еще вчера вел с вами речи,
И вдруг настал мой смертный час,
И прекратил былые встречи....
Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.
Злые тени кружат над тобою,
Век за веком в пляске роковой
Силы тьмы проходят пьяным строем:
Лжепророки, демоны, разбой.
Смерть святых, порушенные храмы,
Слезы вдов и нищенство сирот,
Вновь и вновь тебя толкают в яму
Как убийцу в каторжный острог.
Но стоишь на зависть ты злодеям,
Вера православная крепка.
Русь огнем горит, не дымом тлеет
Сея слово Божие в сердцах.
И на век с Россией наши души,
Мы едины ныне и во век
Праведную веру не заглушат,
Не затмят святых пророков свет.
Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.
Мой Бог – Любовь моя и счастье,
Надежда и опора и мечта
Над миром разразилося ненастье
И тихо умирает красота.
Творца вселенной Всеблагаго,
Божественную Благодать,
Забыл народ Российский снова
И Приснодеву Его Мать.
Я призываю, РУСЬ СВЯТАЯ,
Восстань из пепла и проснись,
Иначе, словно дым, растаешь,
Построив, свой ты коммунизм.
Как прежде, попраны святые
Вновь правит бал свой сатана
И кровь от страха в жилах стынет:
Куда идешь, моя страна?
Безбожный мир, сатанисты и масоны,
Ведут войну исподтишка за грош,
И души праведников стонут:
Доколе правит клевета и лож.
Народ все пьет, а молодежь в дурмане,
Безмолвный крик тех нерожденных до небес,
Вот коммунизм увидели мы с вами,
В стране еще стоит тот идол бес.
В умах туман, гниль и броженье,
Сектанты, воры и шпана,
А Русь ведь Господу в служенье,
Куда идешь, моя страна.
Природа задыхается от смрада,
Машин, заводов и других стихий.
Опомнись, человек, не надо,
Все гибнут реки, птицы и сады.
Погибнет солнце разума Живаго,
И крылья обгорят твоей мечты
Погибнет чудо нашей жизни слово,
Любовь погибнет чудо красоты.
Погибнет, все, что ты создал в мученьях
В труде безмерном за семь тысяч лет.
Не передашь грядущим поколеньям
Души своей неугасимый свет.
Прошу, тебя, человек, не надо,
Остановись, не убивай себя.
Молись Тебе, мой Бог, моя награда,
Молюсь Тебе, ликуя и скорбя.
Я призываю, Русь святая,
Одень кресты, возьми свой меч,
Христовым светом возсияешь,
Родную землю сможешь уберечь.
Мой Бог – Любовь моя и счастье,
Надежда и опора и мечта
Над миром разразилося ненастье
И тихо умирает красота…
Ты твердишь – Бога нет
Сам собой настал свет
Вся вселенная так сотворилась
Сонм безчетных миров,
Безпредельный покров.
Как, откуда они появились?
Вверх глаза подними,
Сколько звезд посмотри,
Как алмазы блестят и сияют.
Кто их там утвердил?
Им закон положил,
Чьи веленья они исполняют?
Мир прекрасен велик,
Он людской не постиг
Шар земной во Вселенной ничтожен,
Кто же мир весь создал,
Как на чем основал,
Чей Закон для него непреложен.
Человек – прах земли,
Вот хоть это пойми
Ты ничтожен как прах во Вселенной,
Кто тебя сотворил,
Всем как есть наделил,
Бережет как алмаз драгоценный.
Обольстившись пустой и безумной мечтой,
Обезьяну отцом называешь,
От нее говоришь, люди все родились,
От кого обезьяна не знаешь.
От начала всего
Мир не видел того,
Чтоб людей обезьяны родили,
А мы видим теперь,
Чрез открытую дверь
Что людей в обезьян превратили.
Бога знать не хотят, нет души говорят,
Человека с животным ровняют,
И в культурный наш век низко пал человек
Хуже зверя подчас поступает.
Души жгут табаком, заливают вином,
В них отраду и счастье находят
Сеют злобу, вражду –
Пожинают нужду.
Безпокойно весь век свой проводят.
Бога трудно им знать, потому что сравнять
Человека стремятся с животным,
Своих ближних гнетут,
К смерти вечной идут
Без надежды, без чувств, беззаботно.
Друг пойми, что любовь поднимает покров
И ведет к вечной правды познанью,
Что лишь в Боге одном жизни мир обретен,
Без Него же не жизнь – а страданье.
Святая Русь не вынесла удела
И разрешилась бременем скорбей,
Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей.
За синь озер, за ветров вдохновенья,
За милости призвавшего Творца,
За сладкое молитвы упоенье
В глуши лесной монаха чернеца.
За светлую печаль икон венчальных,
За буйство трав и кротость мудрецов,
За звон колоколов своих прощальных
И вечную любовь святых отцов.
О, Русь, судьбы моей причина,
Своих детей терзающая мать,
Святая Русь надежда и кончина,
Слепая Русь помчавшаяся вспять.
Тебя обманутую, жалко, и дорогую,
Тебя отпетую в который раз,
Раздетую, разутую, глухую и немую,
Стреляют, мучают, кидают в грязь.
О, Русь, моя стань Вышнему невеста,
Взойди на Крест обителью любви,
И там на нем в молитве за нас грешных
С Невестой Неневестной отмоли.
Святая Русь не вынесла удела
И разрешилась бременем скорбей,
Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей…
Боже, спаси мою Родину милую,
Дай ей в великое сердце вожатые,
Вооружи ее мирною силою,
Нивы хлебами покрой ее сжатые.
Реки ее напои из небесного,
Море лазурного влагою чистою,
В дебри спаленного края безлестного
Ветром сосну занеси золотитстую,
Долго родную безвинного кровавили,
Скорбно кресты поднялись по окраинам,
Сгибли ее льненокудрые Авели,
Смерти закон созидается Каином,
Но до конца ее край не расхитили,
Целы сокровище Богу угодного,
Знать от беды защитили святители,
Светлые кладези моря народного.
Знать матерей безутешных моления,
Слезы горующие, стоны сердечные,
Ночь донесла в неземные селения.
Верить в щедроты Твои безконенчные,
Глянул с Престола Ты вниз на Вселенную
Землю увидел горошину малую,
Русь, государство – вдовицу смиренную,
Ризу смирягу от крови всю алую.
Сжалился, Ты, над страданьями крестными,
Счастья росток посадил над могилою,
Боже, овей ее снами чудесными,
Боже, утешь мою Родину, милую…
КРАТКОЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ИЕРОМОНАХА ВАСИЛИЯ (РОСЛЯКОВА)
Иеромонах Василий (в миру Игорь Иванович Росляков) родился в Москве 10/23 декабря 1960 года.
5 января 1990 года послушника Игоря постригли в иночество с именем Василий - честь свт. Василия Великого. Это событие принесло новое благодатное чувство душе будущего мученика Христова.
Инока Василия поселили в деревянном монастырском дому, сохранившимся еще от старой Оптиной. Постель он устроил из двух досок, положенных на раскладушку и покрытых сверху войлоком. Вместо подушки - два кирпича из склепа, в котором были обретены мощи прп. Оптинского старца Иосифа. На полке стоял будильник и фотографии старцев. А сверху в несколько рядов лежали святоотеческие книги, заложенные в разных местах. Отец Василий читал одновременно несколько книг, осмысливая слово Божие и вникая в глубину его. Иногда. доискиваясь духовного смысла, он оставлял одну книгу и брал другу. От этого в кельи возникал некий внешний безпорядок, на который о. Василий не обращал особого внимания. А если кто-либо из приходящих говорил ему об этом, он с улыбкой отвечал: “Это напоминает мне о безпорядке в моей душе. Человек всю свою жизнь тем только и занимается, что наводит порядок. То в собственном доме, то на работе, то в огороде, а о душе своей небрежет. А душа ведь дороже всего мира. Надо бы навести сначала порядок внутренний и полюбить Бога. А любить Бога никакие дела не помешают.”
23 августа этого же года состоялся постриг инока Василия в мантию в честь Московского Христа ради юродивого Василия Блаженного. Этот постриг еще более возжег пламень ревности в сердце боголюбивого воина Христова.
“Сейчас иное время, - говорил о. Василий, - и мы не в силах нести тех подвигов, которые возлагали на себя древние, но понуждать себя просто необходимо. Хотя я и немощен, но сердце мое жаждет древних монашеских подвигов, в коих спасались святые отцы наши. И самый главный подвиг, который пронес он через все житие свое - это подвиг смиреномудрия, сопряженный с плачем и покаянием. Глаза его обычно были опущены вниз, и лишь когда кто-либо обращался к нему с вопросом или приветствием, Батюшка кротко поднимал их. А затем снова опускал их.
Он старался избегать долгого общения, особенного когда заходили разговоры о недостатках или пороках ближних. несмотря на молчаливость, о. Василий очень просто и как-то легко и своевременно находил нужные слова утешения для собеседника. Радуйтеся и веселитеся, - любил повторять он одну из заповедей блаженства, - яко мзда ваша многа на небесех. И паки реку: радуйтеся.
О. Василий не внимал молве людской. Внимание его было непрестанно направлено ко Христу. По ночам он подолгу клал земные поклоны, а чтобы не было слышно, бросал на пол старый отцовский бушлат. Ежедневно келейно он вычитывал повечерие с канонами, а если был где-либо в отъезде по послушанию, то неотложно читал полунощницу. Когда же не успевал вычитывать правило днем, то исполнял его ночью. Батюшка считал это не за подвиг, а за необходимость и долг каждого монаха. “Василий Великий, - говорил он, считал, что монах, не читающий часов, в день тот не должен и пищи вкушать. Ибо молитва пища для души. Коль о теле свое заботимся, тем паче же будем заботиться и о душе”. Но в тоже время он никого не укорял за оставление правила и не обличал, считая себя нерадивым и не исполняющим монашеских обетов.
Однажды о. Василия спросили:
- Где монаху лучше молиться - в церкви или в келии?
- Я не знаю, - смиренно ответил Батюшка, - но слышал, что в Церкви - как на корабле: кто-то гребет, а все плывут. А в келии - как в лодке: надо грести самому.
Церковное Богослужение о. Василий очень любил. Он проходил послушание канонарха и всегда благоговейно, со вниманием, пропевал стихиры. Старался вникнуть в самую глубину Божественных словес, собирая внимание воедино. И словно какой-то невидимый луч освещал ему сокровенный смысл молитвенных речей, соединяясь с Духом Святым.
Господь говорит: Вы Мне будете поклоняться и Духом, и истиной на всяком месте, продолжал о. Василий. - Служба - это общение с Богом. Во время молитвы мы разговариваем с Самим Богом, поэтому служба это и есть Ему предстояние, Ему служение. Этот всегда живо, всегда неумирающе. Это жизнь, потому что здесь присутствует Сам Христос.
О. Василий очень любил келейную молитву. “Сиди в келье, - повторял он слова прп. Иоанна Лествичника, - и она тебя всему научит” Подолгу пребывая в келии, он настолько погружался в молитву, что душа его забывала о веке сем и о всех делах земной временной жизни. Сердце исполнялось необычайной радости, о которой некогда сказал пророк Исаия: “Как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог твой”(Ис.62,5). В такие минуты, движимый Божественным веселием, он желал только одного: “О, если бы душа моя отошла вместе с молитвой. О, Господи, как я желаю быть с Тобою!”
Постепенно молитва все больше и больше укоренялась в душе будущего мученика. Она становилась как бы естественною и неотделимою, как бы единою с ним. “Возьмите псалмы Давида, - сказал как-то о. Василий. - Он говорит: Вкусите и видите, яко благ Господь. Пожалуйста, вкушайте и увидите. Кого люблю, - говорит Господь, - того и наказую. Биет же Господь всякого сына, его же приемлет (Евр.12,6) . Мы - возлюбленные сыны Бога ради потому, что содержим истины Православия. Естественно, мы и наказываемся, ибо нас Господь особенно любит. И как любой отец, который любит своего сына, Бог без наказания нас не оставляет. Но наказывает Он по любви, а не по жестокости... Мы привыкли наказывать только жестокостью. Нам неизвестно наказание с чувством любви. А Господь наказывает нас с любовью, ради того, чтобы вразумить. Ради того нам попускаются скорби, чтобы нам познать истину Христову. Поэтому надо быть всегда готовым к скорбям. И я вас уверяю, что нет на земле такого человека, который бы не скорбел... За все надо благодарить Господа”.
Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело. Желая быть верным в малом, в том числе и в слове, Батюшка говорил, что любой, даже незначительный грех, может стать причиной дальнейшего охлаждения любви к Богу. Особенно он обращал внимание на грех курения. “В курящего человека, - говорил он, - как в решето, Господь благодать наливает, а она вся выливается”.
Батюшка очень любил тишину. Как-то на Страстной Седмице, за несколько дней до своей мученической кончины, о. Василий после трапезы подошел к одному из братий и сказал: ”Ты обратил внимание, какая тишина была на трапезе? Сегодня все причащались. Какая тишина!”
На Вход Господень в Иерусалим, 8 апреля 1990 года, о. Василия рукоположили в иеродиаконы, а 12 ноября того же года на Собор Архистратига Божия Михаила и прочих небесных сил его рукоположили в иеромонахи.
Все более и более о. Василий искал уединения и безмолвия. “Истинным руководителем может быть только тот, кто с помощью Божией победил страсти, - говорил Батюшка, и через безстрастие соделался сосудом Святаго Духа” Но не люди избирают священников, а Сам Господь выбирает пастырей Церкви и посылает делателей на жатву Свою.
Но Московской подворье, куда Батюшку иногда посылали для несения послушания, он вначале прослыл очень строгим и требовательным. Одна женщина, бывшая учительница начальных классов, вспоминала, как однажды, впервые прийдя на Подворье, она спросила у знакомой совета о том, к кому лучше пойти на исповедь. В то время как раз вышел о. Василий с крестом и Евангелием. Показав в сторону Батюшки, знакомая сказала, что этот священник очень строгий и лучше исповедоваться у другого. “Ну, я и встала к другому батюшке, - вспоминала она. - Очередь к о. Василию была небольшая и поэтому, закончив исповедовать, он обратился к стоящим в притворе людям: “Есть еще кто на исповедь?” Я по школьной привычке подняла руку. Батюшка улыбнулся и я подошла к нему”. Вскоре слухи об о. Василии, как о строгом священнике, рассеялись. Батюшку полюбили и уже не боялись его сурового вида, за которым скрывалась истинная, нелицемерная любовь.
о. Василий не имел много духовных чад, но всякого приходящего к нему человека принимал, как посланного Самим Господом.
На исповеди или в беседах о. Василий вразумлял и утешал ближних словами Священного Писания. Сострадательность и заботливое отношение к ближним помогали врачевать и утешать души, наполняя их благодатным миром покаяния. Многие говорили, что это будущий старец. От его слов рождались в сердце мир и тишина. Батюшка приучал видеть свои грехи и не внимать погрешностям ближних. Получалось это у него как-то просто и безобидно. “О новостях с подружками будешь говорить, - ласково останавливал он многословную речь какой-нибудь бабульки, - а со мной - о грехах.”
Душа немного успокаивается, когда, имея на кого-то обиду, вдруг обрящет сочувствующего в осуждении. Но такое соглашение грешно и пагубно как для утешающего, так и для утешаемого. Не так поступал о. Василий. Он строго следил за ходом исповеди, и старался открыть кающемуся причину греха, которая заключается в нас самих. “По грехам, по грехам - тихо говорил он, вздыхая. - Скорби это хорошо. За скорби Господа благодарить надо.”
Как-то у одного молодого человека, работающего при монастыре, пошел разлад в семье. Сначала он сильно унывал, а затем, дойдя до отчаяния, замыслил даже покончит жизнь самоубийством. Но, Господь, не желая погибели души, устроил так, что один брат, узнав об этом, привел его в келию о. Василию. Батюшка в это время стирал свой подрясник. Увидев гостей, он тут же отложил стирку и принялся внимательно выслушивать молодого человека. Затем посочувствовав ему, сказал: “Ну, и слава Богу!” И просиял такой доброй улыбкой, что собеседник не удержался и тоже улыбнулся. Те события, которые доселе терзали его душу, вдруг увиделись ему каким-то пустяшным делом, не имеющим серьезных причин для скорби. Теперь вместо отчаяния пришла и озарила душу легкая радость, имеющая - твердое упование на Промысел Божий.
Глубокие воздыхания о. Василия и сожаления о случившемся вызывали у исповедников слезы. И он, как добрый сеятель, очищал вожделенную пашню души от терний и сеял на ней семя Божией любви и мира. В конце исповеди, когда исповедующийся брал по обычаю благословение, о. Василий , слегка наклоняясь вперед, тихо произносил: “Помоги вам, Господи”. от этих слов веяло таким теплом, что они надолго не забывались. потому что говорились от любящего сердца, сострадающего и болезнующего.
Любовь не остается незамеченной, ибо она излучает Божественный Свет. Любящее сердце имеет истинное сострадание не только к людям, но и ко всякому творению Божию. Так, еще мальчишкой о. Василий сильно переживал, когда сосед его под покровом ночи спилил молодой тополь. Дерево росло у окна и своей густой листвой якобы загораживало солнечный свет. Глубоким переживанием отразилось это событие в душе будущего монаха.
Бывая в Москве, о. Василий ни разу не ночевал в родительском доме. Если и заезжал, то всего лишь на несколько часов, чтобы справиться о здоровье матери, и снова спешил удалиться. Он старался тщательно скрывать зрение от различных искушений, которыми преисполнен мир. Как-то раз, проходя мимо останкинского пруда, который находится недалеко от Подворья, о. Василий заметил полураздетых людей, пришедших позагорать в жаркий день. Батюшка перекрестился, а затем, взявшись за край мантии, поднял ее над собой. Словно большим крылом заградил он взор свой от соблазна. Так дошел он до храма, который был для него местом спасения от всех искушений и скорбей. Он любил храм и келью. Келья была для него местом монашеских подвигов и уединения, а храм - домом молитвы, местом его священнического служения
Однажды в монастырь приехала бывшая школьная учительница о. Василия, преподаватель русского языка и литературы. После беседы Батюшка предложил ей исповедоваться. Она не сразу решилась исповедовать грехи своему бывшему ученику, но Батюшка, заметив ее ложный стыд, объяснил ей, что он лишь посредник между нею и Богом, Который невидимо зрит сердце каждого. Грехи Он знает и без нас, но ждет от людей искреннего покаяния и, ведая немощь человеческую, прощает кающихся. Эти слова настолько тронули сердце учительницы, что она, убеленная сединой, почувствовала себя юной отроковицей. Она искренне покаялась и с тех пор стала считать себя духовной дочерью о. Василия.
Батюшка молился очень внимательно. Видно было, что он не просто исполняет последование молебна или панихиды, но всем сердцем молится Господу, не смущаясь присутствия людей. Для него было важнее, примет ли Бог его молитвы, а не то, что скажут или подумают о нем люди. В молитва о. Василий имел дерзновение, так необходимое каждому священнику, и не старался угождать людям. Он не опасался несправедливых обвинений, но в тоже время и не принебрегал ими совсем, стараясь сострадать обидчикам и, по возможности, скорее погашать обиду.
В Козельске был при смерти один человек, мучимый нечистыми духами. Он никак не мог исповедать свои грехи. Его верующая жена обратилась в монастырь с просьбой прислать священника. Исповедовать и причастить больного поручили иеромонаху Василию. Сразу же после полунощницы Батюшка отправился в Козельск. При виде священника больной набросился на него с лаем, но о. Василий кротко и с любовью приветствовал бесноватого. Тот словно от огня, отпрянул от него. Затем отполз в сторону и затих. о. Василий достал требник и начал молиться Больной успокоился, искренне покаялся и причастился.
Однажды в два часа ночи позвонили из больницы и просили прислать священника к умирающему больному. о. Василий не спал и словно ждал звонка. Поехал он немедленно. И хотя причастить больного не успел, так как тот был уже без сознания, все же Батюшка молился у смертного одра больного до самой последней минуты его земной жизни, читая канон на исход души.
Как-то одна женщина пожаловалась на свои трудности, на то, что муж с работы ушел, что болезни одолевают. Батюшка внимательно выслушал ее и сказал: “Ну, и слава Богу”. Не ожидавшая такого ответа женщина недоуменно спросила: “За что же это - слава Богу?” Батюшка в ответ - “Слава Богу! Слава Богу!” И скорбь вдруг отошла, а на сердце стало мирно и светло. Так умел он кротко и легко успокоить страждущую душу.
В городе Сухиничи, расположенном недалеко от Козельска, есть тюрьма. о. Василий с другими братьями часто ездил туда для крещения и духовного окормления заключенных. Иногда исповедь продолжалась до двух часов ночи. Батюшка внимательно выслушивал каждого приходящего, давал необходимые советы, дарил книги, разъяснял учение Православной веры.
Как-то собрались сорок человек, чтобы принять Таинство Крещения, а среди них оказался один закоренелый преступник, который хотел подшутить над Батюшкой и подурачиться. Остановить его никто не решался, так как он был не из простых заключенных, а считался “авторитетом”, Перед крещение о. Василий, как обычно говорил проповедь. И говорил так зажигательно и просто, что “шутник” не смог остаться безразличным. Он забыв о своей затее, стал задавать вопросы, вскоре попросил о. Василия исповедовать его, а затем и крестился. Исповедовал его Батюшка почти два часа, а на прощание подарил книгу “Отец Арсений”, так понравившуюся всем заключенным.
На кого воззрю? - говорит Господь, токмо на кроткого и смиренного, трепещущего словес Моих. И Господь действительно взирал на этого кроткого и молчаливого монаха. Батюшка не разделал людей на близких и не близких. У него не было друзей, вернее все для него были друзьями.
Как-то рассказали о. Василию про одну блаженную, которая уже долгое время лежит без движения. Говорили, что изредка к ней приходят соседи, чтобы истопить печь, и приносят что-нибудь поесть. Но часто она остается одна, без еды и в холодной избе. Люди удивлялись ее безропотности, ибо она, всегда пребывая в радости, славила и благодарила Бога. Узнав, что блаженная желает причаститься, о. Василий вызвался ее навестить. Добравшись до деревеньки, в которой жила больная, Батюшка своими глазами увидел, что все то, о чем говорили, - истинная правда. Он исповедовал и причастил женщину, а вернувшись в Оптину, с умилением вспоминал о блаженной рабе Божией.
Удивительно, что при виде о. Василия, блаженная вдруг просияла, и радостно запела: “Христос Воскресе!”. Возможно, этим она предсказывала будущему мученику Христову Вечную Пасху, начало которой соприкоснулось с Пасхой 1993 года.
Для отца Василия Оптина стала колыбелью, в которой рос и укреплялся его монашеский дух. Он часто посещал могилки тогда еще не прославленных Оптинских старцев и подолгу молился там, прося их помощи и ходатайства Царицы Небесной, которая распростерла омофор свой над Обителью. Отец Василий много и плодотворно работал над составлением службы прп. старцам, которую, к сожалению, так и не успел закончить.
В феврале 1993 года он в последний раз побывал в Троице-Сергиевой Лавре на очередной сессии в духовной семинарии. На обратном пути заехал к матери в Москву. Отслужил панихиду на могиле отца. Затем снял со сберегательной книжки те небольшие деньги, которые собирала для него со своей пенсии Анна Михайловна, и, отдавая их ей, сказал:” Прошу тебя, больше не клади. Они мне не нужны. Да и как я предстану с ними пред Богом!”.
Последний в своей жизни Великий пост отец Василий провел строже обычного. Кроме обязательных продолжительных монастырских служб, он еще подолгу молился по ночам в своей келье. В Великий Пяток, во время богослужения, ему надо было канонаршить. Батюшка вышел на солею, но вдруг почему-то замер с книгой в руках и долго молчал. “Ужажеся о сем небо, и солнце лучи скры” - проканонаршили с клироса, и хор запел.
- Что случилось? - спросили его потом, - что с тобой было?
Но отец Василий ничего не ответил. Лишь позже, тайно поведал одному брату, что в тот момент, когда ему надо было канонаршить, он вдруг увидел старца Амвросия, но о чем говорил с ним Преподобный - не сказал.
В Великую Субботу весь день отец Василий исповедовал, а когда уже стемнело и освящали куличи, ему вдруг стало плохо: сказались сильное переутомление, службы, послушания, безсонные ночи и строгий пост. На Страстной Седмице он ведь совсем не вкушал пищи. К тому же, считал, что лучше умереть на послушание, чем отказаться от него. Казалось, что он вот-вот упадет. В это время кто-то из иеромонахов освящал куличи. Иеромонах щедро плеснул ему в лицо и на голову святой водицы. Отец Василий улыбнулся, облегченно вздохнул и , сказал: ” Ну, теперь уж ничего, ничего”, и снова принялся исповедовать прихожан.
Перед Пасхальной Литургией Батюшку назначили совершать Проскомидию, поэтому он облачился в красную фелонь. Проскомидию он совершал всегда быстро и четко, а тут как-то медлил.
- Ты что медлишь? Надо бы побыстрее! поторопил его благочинный.
- Не могу, простите. Так тяжело, будто сам себя закалаю, - ответил Батюшка. А окончив, сказал: “Никогда так не уставал”.
В Пасхальное утро отцу Василию предстояло идти на послушание в Скит, он должен был исповедовать причащающихся на средней скитской Литургии. Тихо пропев Пасхальные часы пред иконами в своей келье, он направился к скитской башне, через ворота которой можно выйти на тропинку, ведущую в Скит. Внезапно тишину нарушил колокольный звон. Это иноки Ферапонт и Трофим, прорезая утреннюю тишину, возвещали миру Пасхальную радость. В Оптиной есть добрая традиция: звонить на Пасху во все колокола в любое время на протяжение всей Светлой Седмицы. Но на этот раз звон как-то неожиданно оборвался. Большой колокол ударил еще несколько раз и затих.
Отец Василий остановился: что-то произошло. Не предаваясь раздумьям, быстро направился к колокольне. Навстречу ему бежал человек в солдатской шинели.
- Брат, что случилось? - спросил отец Василий бежавшего. Тот пробормотал что-то невнятное, делая вид, что направляется к воротам скитской башни. Но, сделав несколько шагов в этом направлении, выхватил из-под полы шинели острый 60 - сантиметровый меч и сильным ударом в спину пронзил отца Василия.
Батюшка упал на землю. Убийца хладнокровно накинул край мантии на голову отца Василия и надвинул клобук на его лицо. По-видимому, это действие было одним из правил ритуала, ибо убитых им перед тем на колокольне иноков Ферапонта и Трофима также нашли с сильно надвинутыми на лицо клобуками.
Сбросив шинель, служитель сатаны перемахнул через монастырскую стену и скрылся в густой чаще леса. Здесь, недалеко от стены, был найден окровавленный меч, на котором выгравирована надпись: “Сатана.666”. Она свидетельствовала, что убийство было ритуальным.
Отец Василий лежал на земле и, тяжело дыша, еле слышно шептал слова молитвы. Сбежавшиеся монахи пытались оказать ему помощь, но сильная потеря крови и тяжелые ранения не оставляли надежды: удар пришелся в спину, снизу вверх, так что пронзил почку, легкое и повредил сердечную артерию.
Один из подбежавших достал из своего внутреннего кармана небольшой, чудотворный, по его словам , крест, и трижды осенил лежащего на земле Мученика. Отец Василий открыл глаза. Его взгляд был устремлен на крест.
- Душа креста ищет, - сказал кто-то, а глаза Батюшки уже взирали на огромное небо, которое когда-то поведало ему о славе Божией.
Служившие в Скиту Литургию братия недоумевали, почему не идет всегда такой исполнительный отец Василий. “Помяните тяжко болящего иеромонаха Василия и убиенных иноков Ферапонта и Трофима”, - послышались в алтаре слова пришедшего из монастыря брата.
- Какого монастыря? - спросил иеромонах, стоящий у жертвенника.
- Нашего.
- Как нашего?
- Да это же наши братья, только что убитые сатанистами!
Кто-то из служивших отцов со слезами на глазах сказал: “Слава Тебе, Господи, что посетил Оптину Своей милостью”.
Когда Литургия подходила к концу, сообщили, что отошел ко Господу иеромонах Василий. В храме все плакали. “Надо было возглашать ‘’Христос Воскресе!’’ , вспоминал один иеромонах, -а я не мог громко произнести, только сказал один раз”.
Как-то спросили отца Василия, посему возникают страшные искушения и скорби? Если Бог любит нас, почему столько ненависти и зла обрушивается на людей? Он ответил: “У святых отцов сказано, что каждый любящий Бога должен встретиться с духами зла. Это сказано не только о святых, но и о простых грешниках, то есть о нас. И чем больше любовь к Богу, тем яростнее брань. И так до тех пор, пока на бой не выйдет сам главный дух ада - сатана. О, сколько злобы и ненависти в этом мерзком враге спасения! Сколько лукавства т ухищрения! В безумии своем он обрушил бы всю свою ярость на христиан, если б не удержал Господь. Но, делая зло, он посрамляется силою смирения, которую подает Христос в сердцах верных”.
...В келии отца Василия на столе осталась лежать книга Апостол. Кто-то из братий открыл ее на том месте, где была закладка, и прочитал: “...Время отшествия моего настало: подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный...” (2Тим.4,6-8).
“Если бы надежды христиан оканчивались этой жизнью, - учит нас свт. Василий Великий, - то справедливо было бы скорбеть о раннем разлучении с телом. Но если для живущих по Богу началом истинной жизни становится освобождение души от телесных уз, зачем нам печалиться, как не имеющим упования?” Клеветник и отец лжи обманывает людей и вселяет страх смерти в сердца, чтобы легко возобладать душами и повести их за собою в погибель. Чем более человек привязан к этому миру, тем более в него вселяется страх оставить эту земную суету. Но кто живет здесь, имея помышления о небесном, тот больше жаждет смерти, чем жизни.
За несколько дней до своей мученической кончины отец Василий сказал: “На Святой Писание говорит, что Бог же не есть Бог мертвых, но живых. У бога все живы. Поэтому, поскольку мы служим именно такому Богу, Который Воскрес и победил Воскресением смерть, у Него нет смерти. В Боге нет смерти, ее не существует, она существует только вне Бога”. И продолжал: “Однажды Христос собрал Своих учеников, и сказал: вы думаете, что вы Меня избрали? Нет, но Я вас избрал, и поставил служить. Почему Господь избрал иудейский народ? Мы не знаем. И даровал им святых пророков? Почему Он избрал русский народ и дал ему хранить истину Православия? Мы не ведаем пути Божия. И для нас это закрытая тайна, запечатанная, может быть даже навсегда. Но поскольку этот дар нам дан, мы обязаны его хранить и свято его блюсти...”.
Отец Василий отошел в небесные обители Господа нашего Иисуса Христа. И, хотя мы не можем его лицезреть, но знаем, что он с нами, что он молится о нас. Об этом свидетельствуют чудеса, которые и доныне совершаются по святым молитвам Новомученика.
“Однажды я сильно заболел, - вспоминал один иеродиакон из Псковской епархии. - Температура поднялась высокая. Кашель такой, что невмоготу. Я даже не мог спать лежа, потому что начинал задыхаться. Надо было в больницу, да до нее далеко и транспорта нет. Я сидел в кресле и еле дышал. И тут Настоятель решил послужить панихиду по убиенному иеромонаху Василию с братиями. Во время служения панихиды мне стало легче дышать. Затем я почувствовал облегчение и уснул. На утро я уже чувствовал себя бодро, а через три дня был совсем здоров”.
Как-то тяжело заболела одна пожилая женщина, которая убирала в приходском деревенском храме. У нее отнялась правая сторона. Настоятель храма, прихожанкой которого была эта женщина, отслужил панихиду по убиенным Оптинским инокам. После этого ей стало легче, а вскоре хворь и совсем прошла.
Одна женщина приехала в Оптину Пустынь помолиться. Она не знала при жизни отца Василия, на часто посещала его могилку, прося утешения в скорбях и помощи в различных нуждах. И вот как-то, задержавшись до полуночи на послушании, женщина возвращалась в монастырскую гостиницу. Вдруг из темноты выбежал незнакомый мужчина и бросился к ней. Испуганная женщина побежала. Добежав до монастырского кладбища, остановилась у могилы иеромонаха Василия и притаилась за крестом. “Отче Василие, - взывала она, - помоги, заступись, защити”. Бежавший за ней незнакомец приостановился и стал медленно, но уверенно приближаться. И вдруг, словно какая-то невидимая стена выросла на его пути. Испугавшись неведомой ему силы, незнакомец круто повернулся и быстро пошел прочь из монастыря. “В этот момент, - вспоминает женщина, - я почувствовала, будто отец Василий встал между нами и закрыл меня своей могучей спиной”.
У одной паломницы из Казахстана вечером поднялся сильный жар. Она пришла из храма в монастырскую гостиницу , легла и задремала. И в тонком сне увидела , что в комнату вошли старец Амвросий, батюшка Илий - Оптинский духовник - и еще три незнакомых ей монаха. Батюшка Илий стал читать молитву. “А кто же эти три монаха, словно сросшиеся в плечах: - подумала паломница. - Да это же убиенные на Пасху иеромонах Василий, инок Ферапонт и инок Трофим!” - вдруг поняла она. проснувшись утром, паломница почувствовала себя совершенно здоровой.
“Смерть мучеников есть обличение безсилия бесов, - писал свт. Иоанн Златоуст, - бесноватые жили некогда в пустынях и при гробах, а от тех мест, где погребены кости мучеников, они бегут, как от какого-нибудь огня”.
Однажды один Оптинский иеромонах у могил убиенных братьев увидел такую картину. Две женщины подошли к могилкам новомучеников. Прижившись к крестам, они как-то странно засуетились и торопливо вышли за ограду монастырского кладбища. Одна из них, опершись на ограду, вдруг сильно выгнулась и застонала. “Я решил, что ей стало плохо, вспоминал иеромонах, и поспешил на помощь”. Когда он приблизился и спросил, что с ней, она скрежеща зубами, с трудом ответила: “Я бесноватая”. Тут он увидел, что и вторая женщина согнулась и зашипела, как змея. “Мы вот уже несколько лет ездим по святым местам, - с трудом проговорила первая, - и получаем облегчение. И сейчас вот подошли к могилам новомучеников. Это такая сила Божия, такая...”
У одного мужчины заболели руки. Пальцы онемели и стали белыми, как будто отмороженными. Он обращался к врачам, но облегчения в болезни не получил. И вот, прийдя как-то на могилки убиенных братьев, с верою попросил их об исцелении, взял земельку и стал тереть ею свои безжизненные пальцы. Тут он заметил, что пальцы порозовели и начали покалывать. Он еще усерднее стал их растирать и вскоре почувствовал исцеление. Радуясь и благодаря Бога, он многим рассказывал о чуде, происшедшем с ним.
Одна женщина, страдавшая более десяти лет неизлечимой болезнью, не получив исцеления от врачей, обратилась в молитвах к убиенному отцу Василию. У нее была опухоль, которая при переутомлении напоминали о себе кровотечением. Прийдя на могилку Батюшки, она долго молилась и плакала, прося об исцелении. И вдруг, почувствовав тупую боль, присела на скамейку. Понемногу боль стала проходить. Вскоре она прошла медицинское обследование, которое показало отсутствие опухоли.
Чудеса и исцеления по молитвам убиенных Оптинских братьев совершаются и по сей день.
...В 1113 году здесь, на Калужской земле, на рассвете был убит языческими жрецами прп. Кукша, просветитель Вятичей. И ныне мученической кровью обагрилась Оптинская земля. “Даждь кровь и приими дух” - часто повторяли старцы Оптинские, наставляя учеников своих. И Оптина дала кровь и прияла Дух, - Дух любви, мира и твердого исповедания православной веры. Недалеко то время, когда иеромонаха Василия, иноков Ферапонта и Трофима станут почитать всероссийски православными святыми.
Оптина Пустынь потеряла трех монахов, но обрела трех Ангелов, которые ныне взывают ко Господу за всю многострадальную Россию. Их молитвами сподоби и нас, Господи, войти в вечную Пасхальную радость Сына Твоего Единородного, Господа и Бога нашего Иисуса Христа. Ему же слава, честь и поклонение, всегда, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Выписки из дневника иеромонаха Василия
О знании
“Красота спасет мир” - писал Достоевский. Красота - это Бог. . Сколько бы ни исследовали состав почвы, находя в ней все новые и новые металлы и соли, сколько бы мы ни проникали в тайны наследственности, создавая новые отрасли науки, умные академии, институты, лаборатории, все равно цветок, взошедший на изученной почве, цветок, взошедший из хрестоматийного семени, повергает в изумление своей красотой.
Радость, которую дает знание, должна дополнять радость созерцания, тогда она будет совершенна. “Все знаю, все понимаю, и все равно удивляюсь”, - говорит человек. Изумление перед всем, изумление, несмотря ни на какие знания, ни на какие беды, - это красота, это спасение миру, это начало пути к Богу. А жизнь без изумления перед красотой, а значит и без Бога - пуста и ничтожна.
Господь от начала положил человеке волю, разум и душу. После падения, разъединенные с Творцом, они всем существом стремятся к Нему. Воля стремится к свободе, разум к познанию истины, душа - к совершенству и чистоте. Никто и ничто не может угасить этого стремления. Его можно только исказить, направить по ложному пути.
Плохо, если жажда познания истины обращается в жажду познания греха. Стремление души к совершенству заменяется стремлением к удовлетворению страстей. Отсюда становится главным совершенство (то есть красота) одежды, обилие пищи и пития, богатство, карьера. Все это содержит своим корнем неистребимое желание самосовершенствования. Но, искажаясь, оно приобретает эти уродливые формы.
* * *
Нам должно совершенствоваться в познании. Но в познании чего? - Величия Божия и своих несовершенств и немощей. Мы не можем вместить величия дара - Божественной Литургии, - но мы можем вместить чувство собственного недостоинства, предстоя этому страшному таинству. Так поступают и Ангелы.
Мир, похищая у Бога чин подателя благ, присваивает его горделиво себе и, наделяя нас им как бы милостию, присовокупляет и возлагает на нас заботу об их хранении, и страх их потери. Когда же дает Бог, то Он и заботится о даре Своем, и потеря его не возмущает сердец наших.
Диавол готов придать нам вдесятеро здравого смысла и умножить тысячекратно наши практические сведения, лишь бы украсть у нас знание Крестное, при коем сможем стать одесную Бога.
Как пленник связан веревками и лишен свободы действия, так и падший человеческий ум связан мыслями лживыми, неправыми, и так связано человеческое сердце желаниями похотливыми, нечистыми, страстными. И как пленники бывают с различною степенью свободы действия: один заключен в оковы, другой - в темницу, третий - в стены тюрьмы, так и человеческое сердце и ум бывают с разной степенью истинности в мыслях и чувствах. Поэтому Господь говорит: познайте истину, и истина сделает вас свободными (Ин.8,32), а святой ап. Павел: где Дух Господень, там свобода.
О благодати
Как немощно сердце без благодати Божией! Есть сила физическая, которую мы ощущаем в членах наших. И если она истощается, то мы изнемогаем от усталости. Но есть сила духовная, сила благодати, которая укрепляет сердце наше и без нее мы немоществуем, то есть бываем склонны ко всякому греху. Особенно к осуждению, раздражительности, гневу, чревоугодию, недовольству всем и всеми, склонны к ропоту, и отчаянию, и тщеславию.
Поэтому святой Апостол говорит: укрепляйте сердца ваши благодатию (Иак.5,8) Благодать же подается Господом за исполнение Его заповедей.
Благодать невидима, немыслима, непостижима. Узнаем о ней только по действию, которое производит она в уме и душе, по плодам ее: Плод же духа, - говорит Апостол: - есть любовь, мир, долготерпение, кротость, вера...” (Гал.5,22).
Все это не наше - но дело благодати. Если будем видеть постоянно, что это не наше, то удержим благодать. А если что-то присвоим себе, то все потеряем. Если смирение Христово воссияет в сердце, то жизнь земная для тебя будет раем. Как это описать? Невозможно. Это чувство сердца.
О страхе смертном
Смерть страшна: почему она знает обо мне все, почему она обладает мною, распоряжается мною как госпожа своим рабом? Христианство дает знание о смерти и о будущей жизни, унижая этим власть смерти. Да, и о христианине смерть знает все, но и он знает о ней ровно столько, чтоб не бояться ее. Христианство превращает смерть из убийцы во врача, из незнакомца - в товарища.
Сколько б ни рассуждали о смерти атеисты и интеллигенты, она для них остается незнакомкой, явлением, не вписывающимся в круг жизни, явлением потусторонним, потому что они не имеют знания о смерти.
Мы боимся в темноте хулигана, потому что он незнаком нам, мы не знаем его намерений, а с близким человеком и в темноте встреча становится радостной.
О радости
Ты видишь, что все вокруг достойнее тебя, честнее, праведнее, смиреннее, чище. И радостно оттого, что они не презирают тебя, последнего, убогого, не гнушаются общением с тобой, но разговаривают с тобою как с равным, рядом с тобою садятся за стол, вместе с тобой ходят в храм и никогда ни делом, ни словом, ни взглядом не позволяют себе указать на твое недостоинство и нечистоту. Терпят тебя рядом с собою, покрывают недостатки, ошибки, грехи, милосердствуют и даже иногда просят исполнить какое-либо послушание, тем самым оказывая особую честь, оказывая внимание, и возводя в достоинство слуги и иногда даже друга.
Господи, они прощают мне скотство мое и обращаются ко мне с просьбой! Это ли не радость, это ли не рай?... Но это все только помыслы смиреномудрия, а само смирение не живет в окаянном сердце моем. Вижу, как должно быть, но стяжать этого не могу.
Господи, подай мне смирение и кротость Твою и наполни ими сердце мое и преисполни, дабы не осталось места ни для чего другого, но все - смирение Твое сладчайшее.
Жизнь в Духе - это все новое; прежнее по виду нынешнему, но настолько обновлено внутри, что становится воистину новым.
Вода, претворенная Господом в вино, не изменила своего внешнего вида, но изменила свое внутреннее свойство. Так и жизнь в Духе - по виду та же вода, а на вкус - вино, веселящее сердце.
О любви
Старец Силуан: ”Чем больше любовь, тем больше страданий душе, чем полнее любовь, тем полнее познание, чем горячее любовь, тем пламеннее молитва, чем совершенней любовь, тем святее жизнь.” Любить Бога никакие дела не помешают. Что надо делать, чтобы иметь мир в душе и в теле? Для этого надо любить всех, как самого себя, и каждый час быть готовым к смерти. Трудная, но высокая задача христианина - сохранить в себе великое счастье незлобия и любви.
Старец Силуан пишет: “...и окаянная душа моя снидет во ад”. Таково было его внутреннее умное делание в борьбе со страстями, особенно с гордостью и тщеславием. Господь дает сойти во ад, приковавши зрение твое к видению своего клевещущего сердца и мучиться, и опалять себя огнем этой клеветы. Хранит тебя невредимым в этом пламени отчаяния вера и утешает тем, что Господь это видит и милостиво всегда готов прийти к нам на помощь, но обучает нас терпением. “Где Ты был, Господи?” - вопросил св. Антоний Великий, когда бесы избили его. - “Я был здесь и смотрел на тебя...”
Но возможно другое. Возлюбить ближнего как самого себя, молиться за него как за самого себя, тем самым, увидев, что грехи ближнего - это твои грехи, сойти во ад с этими грехами ради спасения ближнего своего.
Господи, Ты дал мне любовь и изменил меня всего, и я теперь не могу поступать по- другому, как только идти на муку во спасение ближнего моего. Я стенаю, плачу, устрашаюсь, но не могу по-другому, ибо любовь Твоя ведет меня, и я не хочу разлучаться с нею, и в ней обретаю надежду на спасение и не отчаиваюсь до конца, видя ее в себе.
О молитве
Может быть опьянение молитвой, препятствующее познать истинное молитвенное действие. Мнение - упоение души, довольной собой, своими сладостными состояниями.
Оставляя указанное Богом спасительное покаяние, стремимся к упражнению в мнимых добродетелях, потому что они приятны для наших чувств. Потом неприметным образом заражаемся мнением, и как благодать не спешит увенчать нас, то мы сами сочиняем себе сладостные ощущения. Никак не позволь себе ожидание благодати. Стремиться узреть грех твой и возрыдать о нем - это твое дело.
Где бы я ни был, в уединении ли, или в обществе человеческом, свет и утешение изливаются в мою душу от Креста Христова. Грех, обладающий всем моим существом, не перестает говорить мне: “сойди со Креста”. Увы! схожу с него, думая обрести правду вне Креста, - и впадаю в душевное бедствие: волны смущения поглощают меня. Я сошедши ко Креста, обретаюсь без Христа. Как помочь бедствию? - Молюсь Христу, чтобы возвел меня опять на Крест. Молюсь, и сам стараюсь распяться, как наученный самим опытом, что не распятый - не Христов.
Суть вся в том, где молитва - в сердце или вне его. Я дышу, и это не доставляет мне труда. Это свойство человеческого существа. Так и молитва была его свойством до падения. Теперь даже молитва стала трудом, понуждением, как и у больного человека затруднено дыхание. Возвратить молитву в сердце, возвратить сердце это безтрудное дыхание - это и есть путь непрестанной молитвы. Ведь Господь ближе к нам, чем наше дыхание.
О времени
Будущее [время] в руках Божиих, прошедшее в Книге Жизни, настоящее - в наших руках. Творение жизни возможно лишь стоя во Христе, тем величественней наша духовная свобода и ведение судеб Божиих, то есть судеб мира.
Умереть нынче не мудрено. Нынче трудно научиться верно жить. Вне Церкви можно иметь все, только не спасение.
Время - мистическая сущность. Спрашиваю себя: был пост или не был? Служба была или нет? Так прийдется когда-нибудь спросить и о своей жизни. Что же реально существует? - Душа. Очищенная от греха или еще не замаранная ими. “Ликуй ныне и веселися, Сионе...” - именно ликуй. (Это состояние духа, а не временное). “Ибо всякий дом устрояется кем-либо; а устроивший все есть Бог” (Евр.3,4)
О скорбях
Господь зиждет души верующих в Него скорбями. Всякая скорбь обнаруживает сокровенные страсти в сердце, приводя их в движение.
Жизнь - то есть все и вся - это милость Божия, любовь Божия, кротость Его и смирение. Это все для нас, ради нас.
Крест - готовность к благодушному подъятию всякой скорби, получаемой Промыслом Божиим.
Всюду труд, всюду терпение, всюду тягота жизни. Но в одном случае помогаем Господь, а в другом отступает. В одном случае иго Господне, в другом - иго диавола. Господь не отнял окончательного наказания за грех - тягота жизни осталась, но жизнь преобразилась в Духе. Дух этот дает несущим иго Христово, выбирающим исполнение заповедей Божиих, а не служение плоти и крови.
Взято из книги "Ты испытал меня, Боже, и знаешь... Жизнеописание иеромонаха Василия (Рослякова)" М.:"святитель Киприанъ",2002.
На главную страницу